Поскольку социальное предпринимательство является феноменом развитой рыночной экономики и требует определенной эволюции бизнеса и общества, неудивительно, что первые обсуждения этой темы в России и первые социально-предпринимательские инициативы были обнаружены лишь в последние 5 лет. На это время приходится появление понятия «социальное предпринимательство» в дискуссиях, связанных с деятельностью НКО и малого бизнеса, нередко это происходило с подачи международных партнеров — представителей фондов и экспертного сообщества. Но и сегодня, когда это понятие перестало восприниматься как чужеродное, его популярность в России заметно ниже, чем, например, на Украине или в Польше, не говоря уже о странах Запада.

В этих двух странах выявлению и развитию начинаний в области социального предпринимательства активно способствовали международные донорские и консультативные организации. В то же время, если на Украине продвижение социального предпринимательства осуществляется скорее как негосударственная инициатива, то Польша в результате вступления в Евросоюз стала развивать систему государственной поддержки социальных предприятий на государственном уровне. Кроме того, на примере кейса Chleb?ycia Малгоржаты Хмелевской (см. главу 3), как и других социальных инициатив польских граждан и организаций, видно, что инициативы в области трудовых интеграционных предприятий и развития сельских сообществ в Польше весьма популярны. Например, Ashoka имеет 69 польских стипендиатов с 1993 г., когда стала отслеживаться деятельность социальных предпринимателей в Восточной Европе (для сравнения: это больше, чем число стипендиатов из Германии и Франции вместе взятых, и сопоставимо с общим числом стипендиатов остальных стран ЦВЕ, представленных в этой организации, таких как Чехия, Словакия, Венгрия, Латвия и Литва).

В отличие от Украины, Польши и других стран ЦВЕ в России в 2000-х годов работа международных НКО и консультантов, наоборот, постепенно сворачивалась. В конце концов функцию проводника идеи и практики социального предпринимательства взяла на себя российская частная организация — Фонд региональных социальных программ «Наше будущее» (фонд Вагита Алекперова), который был создан в конце 2007 г. Практически сразу с момента создания фонд приступил к проведению конкурсов социального предпринимательства в различных регионах России. В 2010 г. конкурс проводился уже в третий раз, а некоторые победители предыдущих раундов уже доказали свою результативность (одним из них является «Школа фермеров» — кейс, который будет рассмотрен в следующем разделе). Работа фонда преследует разные задачи. Это — и выявление действующих социальных предпринимателей и эффективных бизнес-моделей социальных предприятий, и поддержка начинающих организаций и проектов, и популяризация идеи социального предпринимательства в различной среде. К чести фонда, с самого начала для своей работы им была использована наиболее последовательная и теоретически выдержанная концепция социального предпринимательства, характерная для немногих наиболее продвинутых организаций поддержки социального предпринимательства на Западе, а также для научного дискурса. Эта концепция включала следующие функции социального предпринимательства:

• инновационность в подходах к решению социальных задач;

• нацеленность на заметные социальные улучшения в решении насущных, острых, общественно признанных социальных проблем;

• ориентация на экономическую эффективность (доходность на вложенный в проект капитал не может быть отрицательной — либо сразу, либо в обозримой перспективе);

• вписанность в систему рыночных отношений (если продукт проекта может потребляться всеми группами населения, то «социальность» бизнеса достигается не за счет снижения цен, а за счет льгот и дополнительных услуг отдельным целевым категориям населения/предприятий);

• отсутствие дублирования функций и первоочередных обязательств государства перед обществом;

• возможность в перспективе занять доминирующие позиции на избранном для деятельности рынке (либо за счет инновационности, либо за счет охвата);

• допустимость распространения и тиражируемости модели производства услуги.

Создание фонда «Наше будущее» позволило выявить социально-предпринимательский опыт и дать ему имя, признанное в международной практике. В то же время знакомство с конкурсантами и наш пилотный проект показали, что социальное предпринимательство и сходная с ним деятельность существовали в России по крайней мере с начала 2000-х годов. Просто это были скромные по масштабам инициативы, кроме того, международная практика социального предпринимательства не была известна, поэтому реальные и потенциальные социальные предприниматели не идентифицировали себя с этим понятием. Поскольку собственно кейсы социального предпринимательства будут рассмотрены более подробно в следующем разделе, здесь хотелось бы уделить внимание примерам сходной с социальным предпринимательством практики, которая проявилась в 2000-е годы как первые пробы бизнеса социального назначения и которую можно считать первым этапом или предтечей развития социального предпринимательства в России.

В качестве первой организации в этом ряду стоит назвать Центр социального предпринимательства в Новосибирске, который создан и существует при Институте дополнительного образования Новосибирского государственного технического университета. По сути это первый пример институционализированной практики, которая с самого начала образования не только указала на свою связь с социальным предпринимательством, но и предложила механизм продвижения социального предпринимательства — посредством обучения заинтересованных студентов, имеющих инновационные идеи в социальной области, развитию собственного бизнеса, а затем — содействие в его продвижении. Центр был создан в 2003 г. в рамках международного проекта «Социальная работа: к лучшему управлению» (координатор и вдохновитель проекта профессор М. Кувшинова), финансированного международным донором Tempus TACIC, с активным использованием зарубежного опыта — партнерами проекта выступили три университета: из Великобритании, Германии и Италии. Для продвижения проектов выпускников при Центре в 2005 г. был создан молодежный бизнес-инкубатор. На первых порах идею поддержала региональная администрация, однако она не была готова оказывать постоянную поддержку ни в форме кредитов, ни в форме их гаранта, что обеднило возможности сотрудничества с государством. Некоторое время Центр сам существовал как предприятие социально-предпринимательского типа. Кандидаты и их идеи проходили серьезный отбор, а платность обучения создавала необходимое для социального предпринимательства сочетание коммерческих и социальных задач. В то же время, поскольку проект был создан на грантовые средства, его устойчивость в качестве социального предприятия по окончании проекта оказалась поколеблена. Сегодня центр по характеру работы мало чем отличается от других подразделений государственной системы дополнительного профессионального образования, а тематика курсов определяется стандартными направлениями менеджмента бизнес-организаций и имеет мало общего с социальным предпринимательством. В то же время созданные в рамках проекта пособия, направленные на повышение эффективности работы некоммерческих организаций, в каком-то смысле позволили тиражировать накопленный ранее опыт [Кувшинова, 2005; Кувшинова, Попова, 2005; Социальные паспорта…, 2005; Кувшинова, Герц, 2005].

То, что исследованные в наших кейсах предприятия начали свою социально-предпринимательскую деятельность задолго до знакомства с термином, некоторые еще в середине 1990-х годов, показывает, что явление и понятие могут долго искать друг друга. В России существуют свои дополнительные обстоятельства, тормозящие распространение и правильную идентификацию социальных начинаний в негосударственной области. Часть из них связаны с трудностями развития НКО, а часть — малого бизнеса, поскольку бизнес социального назначения в России начинается с малых форм и часто не может преодолеть барьеров расширения масштаба. Именно поэтому сегодня, говоря об опыте социального предпринимательства в России, мы чаще имеем в виду относительно молодые предприятия либо стартапы, которые в силу барьеров роста (они социальным назначением только усиливаются) пока не могут перерасти в крупные.

В целом начальные формы деятельности, близкой к социальному предпринимательству, можно отыскать в организациях разных организационно-правовых форм — государственных учреждениях (например, при вузах, как в приведенном здесь случае ЦСП при НГТУ или рассматриваемом ниже кейсе АНО «Пролог»), в малом бизнесе (примеры кейсов «Школы фермеров» и Конного центра «Аврора» — также см. ниже), НКО и общественных организациях (см. ниже кейс музея народной игрушки «Забавушка», далее — «Музей игрушки»), а также в деятельности фондов поддержки социальных проектов и инициатив, создаваемых по инициативе бизнеса. Самым ярким примером последнего служит фонд «Наше будущее». В то же время в среде крупных российских компаний можно найти примеры благотворительных социальных проектов, содержащих отдельные элементы социального предпринимательства, прежде всего в части творческого замысла, хотя инициаторы не претендовали ни на этот термин, ни на соответствие его критериям. В качестве таких примеров можно привести некоторые благотворительные программы компании «РУСАЛ» и фонда г. Тольятти.

Программа «Сто классных проектов» «РУСАЛА», начатая в 2003 г. и получившая известность в середине 2000-х годов, объединила школьников 6 — 10 классов и учителей для решения социальных проблем — школ, сел, городов в регионах присутствия компании. Участие в конкурсе позволило школьникам и учителям в ряде случаев реализовать задуманные идеи, а также осваивать элементы проектной культуры, находить партнеров для своей деятельности. По условиям конкурса каждый проект должен быть ориентирован на решение социальных проблем, которые реально существуют в местном сообществе и на территории, где находится данная школа. Проекты, реализованные в рамках конкурсов, помогли ветеранам войны, пенсионерам, детям-сиротам, бездомным животным, инвалидам, помогли сохранить природу и культуру регионов.

Это — чисто благотворительные проекты, кроме того, идея краткосрочной помощи социальной направленности социальным предпринимательством не является. В то же время с социальным предпринимательством их роднит то, что, во-первых, в них принимают участие уязвимые в сегодняшней России социальные институты — средние общеобразовательные школы, школы-интернаты, детские дома, специальные коррекционные общеобразовательные учреждения. Хотя то, чем занимались участники проекта — это не вполне трудовая деятельность: проект напоминает идеи трудовой и социальной интеграции, реализуемые европейскими социальными предприятиями. Во-вторых, ведущая роль в проекте и его реализации принадлежит школьникам, тем самым проект постепенно превращается в средство серьезного погружения школьников в проблемы своего социального окружения и в школу социального проектирования, где подростки получают возможность самостоятельного участия в полном цикле социального проекта — от идеи посредством планирования к реализации. В результате проект выполняет функцию некоего социального инкубатора — целенаправленного развития в детях не только навыков проектирования, но и социальной ответственности. В-третьих, само вовлечение детей в серьезную социально значимую деятельность, которую можно оценить по практическим результатам, имеет новаторскую природу и могло бы участвовать в качественных изменениях — как в детской среде, так и в местном сообществе.

В сходном направлении и примерно в то же время начал работать молодежный банк (МБ) фонда г. Тольятти, который поддерживает ЗАО КБ «Лада-кредит».

В 2004 г., когда он был создан, это было инновационное для России решение, опыт которого затем распространился на другие регионы, в том числе СНГ. Его идея, привезенная из Ирландии, состоит в проведении грантовых конкурсов по развитию местного сообщества, организованных силами молодежи для реализации проектов молодежи. Молодые люди сами принимают решение об управлении банком, о конкурсной политике, о привлечении дополнительных средств. С молодежным комитетом работает более опытный советник, который оказывает организационно-кураторскую поддержку. Новизна проекта состоит не только в молодежном фокусе проектов и молодости управляющих банка, но и в том, что через МБ молодые люди учатся помогать другим и местному сообществу, различать социальные проблемы и способы их решения, включаясь в ответственную работу Подобные программы активно развиваются во многих странах мира, но их специфика в России связана с небольшими масштабами и невысокой популярностью благотворительности в России, а значит, работая в банке, ребятам приходится преодолевать определенные барьеры в поиске партнеров.

Не стоит смешивать две эти инициативы с социальным предпринимательством как таковым, так же как не стоит считать социальное предпринимательство единственным достойным способом решения социальных проблем. Эти два примера приведены для того, чтобы показать, что даже в отсутствие идеи и образцов социального предпринимательства у российского бизнеса периодически возникало стремление придать социальному результату благотворительной деятельности самовоспроизводящуюся, демонстрирующую социальную эффективность форму, что приобрело в конце концов законченную форму позже в создании Фонда региональных социальных программ «Наше будущее». Несмотря на то что в социальных проектах «РУСАЛА» или фонда г. Тольятти эта «самовоспроизводимость» обеспечивалась не самоокупаемостью, а общественным участием детей и молодежи как будущих взрослых граждан на своих территориях, важным моментом, который сделал эти проекты популярными и инновационными, была попытка увязать детскую фантазию с реальными социальными проблемами, причем сделать детскую работу максимально серьезной и, насколько это применимо к детям, — ответственной.

Следует иметь в виду, что не всякая работа с детьми и молодежью сегодня удовлетворяет этим условиям. Бывает еще — имитация социальных проектов, которая, к сожалению, все чаще встречается там, где объявляются молодежные конкурсы или волонтерские программы. Распространение имитаций очень досадно, так как девальвирует идею социального проекта и социального предпринимательства, с которым часто путают социальные проекты. Отличительными признаками имитаций являются отсутствие заинтересованной вовлеченности участников, замена результативного дела пустым «функционированием», индифферентность организаторов и отсутствие контроля над социальным результатом. Те, кому приходится участвовать в экспертизе социальных проектов различных конкурсов, регулярно сталкиваются с тем, что среди массы поданных заявок значительное число относится к таким имитациям. Это вполне нормально, их отсев входит в одну из задач экспертизы. Досаду вызывает то, что социальные имитации нередко попадают и в число победителей.

Важность выявления и продвижения социального предпринимательства в России состоит в том числе в демонстрации положительных примеров того, как социальный проект может быть не только серьезным и социально полезным делом, но также устойчиво результативным. Это лучший способ предупреждения проектов-имитаций.

Если пытаться провести периодизацию, можно сказать, что сегодня в России мы переживаем второй этап начальной стадии развития социального предпринимательства — переход от разрозненных, иногда ограниченных во времени социальных инициатив, не всегда идентифицирующих себя с социальным предпринимательством и не всегда достаточно информированных о нем, к выработке общезначимого смысла социально-предпринимательской деятельности и ее популяризации в России. Начало работы специализированного фонда, предназначенного для продвижения социального предпринимательства, и ознаменовало собой переход от первого этапа ко второму.

Представляя социальное предпринимательство как новое явление эпохи рынка, нельзя отмежеваться от опыта, сходного по целому ряду черт с социальным предпринимательством, но обычно непредпринимательского по характеру (если вспомнить шумпетерианскую трактовку) и существующего с советских времен — это деятельность производственных предприятий общественных организаций инвалидов. В 1990-е и 2000-е годы появились новые организации инвалидов, которые решают задачи защиты их прав, улучшения социальной и трудовой жизни по самым разным направлениям, включая профессиональное обучение и содействие в трудоустройстве. В то же время их подавляющее большинство существует в рамках некоммерческого сектора на условиях благотворительности, а не заработанного дохода, тогда как бывшие советские предприятия, несмотря на то что в рыночных условиях переживают не лучшие времена, а часть — обанкротилась, являются самоокупаемыми и производят продукцию для продажи на открытом рынке, хотя и пользуются определенными государством льготами. Эти предприятия больше всего похожи на европейскую модель трудовых интеграционных социальных предприятий.

С первого опыта экспертизы конкурсов социального предпринимательства фонда «Наше будущее» стало ясно, что организации инвалидов в России наиболее подготовлены к деятельности в качестве социальных предпринимателей в смысле сочетания социальной и экономической целей и поиска для этого устойчивой самоокупаемой основы. Это объяснимо. Они более сплоченны и нередко отделены от остального мира общей бедой, что делает социальную цель более устойчивой, а поиск экономических механизмов ее реализации более настойчивым. Кроме того, высокая сплоченность формирует социальные сети, которые служат одновременно и источником человеческих ресурсов организации, и ее потребительской «нишей». Пожалуй, главная проблема организаций инвалидов — не слабость экономического или социального компонента социальных предприятий, а их замкнутость на себе. Для расширения влияния, предпринимательских возможностей и повышения эффективности работы они нуждаются во включении в более широкие рынки и профессиональные сообщества, не ограниченные средой инвалидов. Это позволило бы иметь более широкий круг ресурсов инноваций и обмена опытом. В свою очередь, возможность такого развития предполагает встречные шаги со стороны государства и общества, которые, несомненно, рано или поздно произойдут, и связаны с преодолением социальной исключенности инвалидов, в которой важную роль может играть государство и профессиональные сообщества. Например, университеты могут улучшить техническую инфраструктуру для передвижения и посещения занятий людей с особыми потребностями, а государство — создать дополнительные стимулы предприятиям, использующим труд инвалидов.

Еще одна форма организаций, существующая с советского и даже досоветского времени, находящаяся на стыке общественного и частного секторов и предлагающая «смешанные» блага, — кооперативы. Мы уже говорили, какое внимание развитию кооперативного движения и его потенциала в решении социальных проблем уделяют европейские страны. В России эта тема нуждается в специальном исследовании, которое осталось за рамками настоящей работы. Известно, что в России нет такой богатой истории кооперативного движения, которая существует в Европе. В то же время деятельность кредитных кооперативов уже дала немало положительных результатов для становлении в России институтов микрофинансирования (см. главу 8), что может свидетельствовать о перспективности развития социальных кооперативов в определенных сферах деятельности в России при наличии сбалансированной политики государства.

Прежде чем перейти к описанию четырех исследованных нами российских кейсов, хотелось бы напомнить специфику ситуации, в которой не только проводилось исследование, но и, что более важно, находились наши герои. Во-первых, перед ними и перед исследователями стояла определенная терминологическая проблема. «Социальное предпринимательство», хотя и стало вызывать все большее любопытство у российской аудитории, пока не приобрело характер общезначимого понятия. В России все еще нет укорененного термина, который обозначал бы самоокупаемую деятельность, направленную на решение социальных проблем тех или иных групп населения, ни в повседневной речи, ни, тем более, в правовом поле. Поэтому одной из важных задач исследования стал поиск и выявление среди разнообразных предприятий — организаций собственно социального предпринимательства, отвечающих его основным критериям.

Во-вторых, и это вытекает из предыдущего, перед самими социальными предпринимателями стояла проблема самоопределения. Это уже проблема не того, как назвать свое дело, а как сформулировать цели предприятия. Проблема в том, что люди, которые пытаются что-либо сделать в области решения социальных проблем с использованием бизнес-средств, пока лишены общественно признанных образцов, позволяющих им соотнести себя с чьим-то положительным опытом или определенной бизнес-моделью. Выбирая образец организации для самоопределения, они могут лишь выбрать организационно-правовую форму — работать как НКО, малый бизнес или как структура государственного учреждения. Но это чисто формальное разграничение, которое само по себе ничего не говорит о принадлежности к социальному предпринимательству Неслучайно опыт двух из четырех рассмотренных ниже кейсов демонстрирует два противоположных пути — от работы в госучреждении к независимому предприятию и наоборот.

В-третьих, социальное предпринимательство на Западе, будучи своего рода творческим отрицанием и стандартного бизнеса, и стандартной деятельности некоммерческих организаций, опирается, тем не менее, на сформированные в этих секторах разветвленные сети. В результате получаются уникальные модели комбинации — ресурсов, коммуникации, информации, различных форм кооперации и обмена услугами. Таким образом новый тип предприятий использует и преобразует уже существующие. В российских условиях при недостаточном развитии малого и среднего бизнеса, с одной стороны, и некоммерческого сектора — с другой, этот ресурс поддержки крайне ограничен, что ставит перед российскими социальными предпринимателями дополнительные барьеры и влияет на выбор бизнес-модели.

В-четвертых, учитывая сравнительно короткие сроки существования капиталистического рынка и, тем более социального предпринимательства в России, проекты, которые мы исследовали, хотя и прошли с разной степенью успешности стадию стартапа, остаются еще достаточно уязвимыми в финансовом отношении и в смысле развития клиентской базы. Это значит, что они все еще находятся в поиске более эффективной бизнес-модели — либо для преодоления возникших трудностей, либо для нового этапа развития. Это следует иметь в виду, в особенности при попытке сравнения кейсов второй и пятой главы. В связи с допущением существования в России значительного числа предприятий с нереализованным социально-предпринимательским потенциалом, в своем исследовании мы видели необходимость более детального рассмотрения и более глубокого понимания трудностей развития социальных предприятий в России. Отсюда — включение в круг кейсов как предприятий, уже доказавших успешность своей бизнес-модели («Школа фермеров», «Музей игрушки»), так и находящихся в процессе ее поиска (Конный центр «Аврора») и даже временно отступивших от нее (АНО «Пролог»).

При исследовании социального предпринимательства в России перед нами стояла своего рода дилемма. Первый путь — искать в России то, что соответствует наиболее последовательным определениям социального предпринимательства, которые мы принимаем как эксперты. Но это потенциально сужает возможности поиска и может привести к расхождению «теории» и «практики». Второй путь — искать примеры, которые существуют и развиваются в определенных странах, с учетом различий заокеанской и европейской модели. Это предполагает более размытые критерии поиска и может привести к тому, что в итоговый список попадут слишком разные предприятия «гибридного» спектра, имеющие различную организационную и социальную природу. Третий путь — искать в России устойчивую модель решения социальных проблем предпринимательскими средствами, используя коммерческую и некоммерческую составляющие, при поддержке либо в отсутствии поддержки государства, с разным уровнем организационной независимости.

Несмотря на то что в собственных исследованиях мы приняли сравнительно жесткое определение социального предпринимательства, тяготея поначалу к первому варианту, мы понимали, что попытка подгонять российский опыт под заранее заданную схему может лишить исследование практической значимости. Учитывая особенности институтов российского рынка, трудности самоидентификации потенциальных социальных предпринимателей и раннюю стадию социального предпринимательства, мы рисковали получить ответ, что в России нет предприятий, удовлетворяющих заданному списку условий. Поэтому мы взяли за основу сравнительно жесткое определение социального предпринимательства, которое использовалось и при отборе международных кейсов (в частности, новаторство в комбинации ресурсов, самоокупаемость, обеспечиваемая преимущественно за счет продажи товаров и услуг, а не донорских ресурсов), допустив при этом возможность небольших отклонений по одному из критериев. В частности, мы допускали неустойчивость финансовых результатов во времени, возможность частичной организационной зависимости от государства в процессе становления, чередование успехов и отступлений в динамике развития социальных предприятий. В силу указанных допущений, а также того, что это первое исследование социального предпринимательства в России, мы определили проект как пилотный и назвали его «Модели социального предпринимательства в России», имея в виду включение в исследование предприятий различного типа — по крайней мере по формальным признакам, таким как отрасль, организационно-правовая форма, социальные группы клиентов.

Принимая основные положения и уточнения, которые делают в дискуссиях о социальном предпринимательстве такие исследователи, как американка Ким Алтер и испанка Джоанна Мэйр [Alter, 2007; Mair, Schoen, 2005], чьи работы оказали наибольшее влияние на формирование нашей методологии исследования, для первого пилотного эмпирического исследования в России мы выбрали относительно короткий и по возможности ясный список критериев социального предпринимательства, на основании которого было бы сравнительно легко выявлять социальные предприятия и отмечать их слабые и сильные стороны:

• преобладание социальной цели над получением экономического эффекта от деятельности;

• решение (ослабление остроты) реально существующей социальной проблемы, на которое направлена деятельность организации;

• самоокупаемость и финансовая устойчивость организации обеспечивается преимущественно продажей товаров или услуг (а не получением грантов либо иной формой помощи внешних благотворителей);

• наличие инновации в достижении результатов деятельности (социальная или экономическая инновация, инновационная комбинация социальных, материальных, финансовых ресурсов и проч.).

По итогам исследования мы можем сказать, что более или менее надежно отнести к категории социального предпринимательства оказалось возможно семь из десяти обследованных кейсов (при этом один приостановил свою деятельность в качестве социального предприятия, сохранив инновационную методологию и социальный фокус в рамках работы внутри государственного учреждения образования, см. следующий раздел). Общую информацию об исследованных кейсах можно найти в приложении. В то же время из трех оставшихся один кейс — кредитный кооператив — можно считать социальным предприятием по европейским критериям. Среди используемых нами критериев социального предпринимательства в нем недостаточно просматривается инновационность и ориентация на социальное преобразование. Еще один из трех — медсестринская служба (ОООИ-БРС) — для отнесения к категории СП нуждается в повторном обследовании (в связи с ранней стадией развития самоокупаемых услуг на момент обследования). Последний из кейсов (см. приложение) — государственный региональный фонд поддержки малого предпринимательства — уже на уровне гипотез вызывал сомнение как потенциальное социальное предприятие. Но с учетом особой роли государства в России мы считали важным рассмотреть положительный опыт также и государственного фонда, чтобы иметь возможность делать выводы на основе исследования опыта предприятий всех основных организационно-правовых форм.

Вынесение для более детального описания и анализа социального предпринимательства только четырех кейсов связано исключительно с ограничениями размера главы и нашим желанием ознакомить читателя с подробностями жизни исследованных предприятий. При этом мы сознательно отказались здесь от выбора по принципу наибольшей успешности (в частности, описав деятельность АНО «Пролог», руководители которой отказались на сегодня от самоокупаемой деятельности). Мы посчитали, что подробности процесса преодоления либо непреодоления барьеров в борьбе социального предприятия за организационную независимость и самостоятельный профессиональный статус могут подчас дать больше для понимания особенностей развития социального предпринимательства, чем опыт успеха. Кроме того, в этих четырех кейсах мы хотели представить отраслевое разнообразие реальных и потенциальных организаций социального предпринимательства.